Не могу сказать, что меня умиляет слепая вера во что бы то ни было.
Возможно, это издержки материалистического воспитания. Да, да, я тоже был когда-то октябренком и комсомольцем и в академии сдавал историю КПСС. Слава богу, в партию вступить не успел.
Может быть, учителя в академии были хорошими, заставляли все у постели больного проверять и каждый анализ подтверждать клиникой. А уж в экспериментальной работе дотошность – главный козырь.
А может быть это просто у всех «скорпионов» такое устройство психики: пока своими руками не пощупаю, собственными глазами не увижу, — ни в жизнь не поверю!
Одним словом, никогда я не поддерживал слепую веру своих больных в какое-нибудь «самое заветное», «самое секретное» лекарство, хотя и понимал их в этом, и уважал их способность верить пусть и необоснованно, но от души.
Был то ли 1995, то ли 1996 год, когда мне впервые довелось на небольшой группе больных раком легкого посмотреть, как работают травы. Специально эту группу никто не собирал. Просто так сложилось, что одновременно отдельно друг от друга ко мне обратились сразу пятеро мужчин. У всех был рак легкого. И все они лечились настойкой болиголова по весьма популярной тогда (наверно, и сейчас еще не забытой) так называемой «царской методике». Если кто не знает, суть заключается в том, что больному дают по каплям настойку болиголова один раз в день. Начинают с капли, потом прибавляют каждый день одну, доводят до сорока. После чего – спуск вниз и отмена.
Я тогда болиголовом особенно не интересовался. Больные где-то нашли его сами, как и методику применения. На Дальнем Востоке, где я тогда жил, болиголов в диком виде не рос, да и в традиции восточных школ траволечения это растение не встречается. В то время, как и поныне, я был увлечен царем травных прописей – аконитом. А людям-то особо без разницы: травник? – травник. Растениями занимается? – занимается. Онкологических ведет? – ведет. Ну, и ладушки, пойдем к нему со своим болиголовом.
Больные все как один состояли под наблюдением онколога, а по сему имели по нескольку рентгеновских снимков, что называется, в динамике, то есть в начале лечение и в ходе его. Этот факт дал мне возможность отследить объективные изменения в легких.
И оказалось, что, несмотря на улучшение общего самочувствия, которое сохранялось в первую неделю лечения и после пропадало, никаких хороших изменений в легких не происходило. Опухоль продолжала себе расти, несмотря ни на какой болиголов. Вероятно, первичное улучшение самочувствие было связано с той самой непререкаемой верой больных в народное «чудо-лекарство».
Естественно, раз болезнь остановлена не была, то и закончилось это с объяснимой закономерностью плачевно. Отнять у людей надежду, пусть даже я и не был уверен в ее обоснованности, просто запретить им пить болиголов я не мог. Это было бы слишком жестоко. Благо, я подсчитал дозу алкалоидов и никаких побочных эффектов не ожидал.
Вот если бы я мог, отняв одно и ненужное, дать что-то взамен хорошее, лучшее!
К сожалению, не имея еще в те годы достаточного практического опыта и не зная того, что знаю сейчас, я смог лишь довольствоваться незавидной ролью пассивного наблюдателя. Итог тех наблюдений меня не просто не обрадовал, а чуть не ввел в глубокую депрессию. Это что же? Значит, травы при раке не работают? Значит, все, что я делаю, все зря? И я на какое-то время забросил работу с онкологическими больными, и занимался только обычной врачебной практикой. Однако не тут-то было! Вера, вера и еще раз вера! Если тебе не хватает собственной, займи у других. Мне даже занимать не пришлось. Эта вера, как горящая лава, выплескивалась на меня больными, которым было наплевать на то, что я что-то там себе решил, что у меня, видите ли, какая-то депрессия! «Нам бы твои проблемы», — говорили их глаза красноречивее всяких слов, — «назвался груздем – полезай в кузов! Лечи давай, хватит слюни распускать!». Ну, я и работал…
Показательный случай (аконит).
Прошло несколько лет, и уже в 2000 году произошел другой показательный случай. Приходит ко мне на прием (в Питере дело уже было) молодая дама и говорит. Так, мол, и так, отцу месяц как поставили диагноз рак левого главнодолевого бронха. Все чин по чину, сделали компьютерную томографию, бронхоскопию, взяли ткань на биопсию. Короче, диагноз точный, не сомневайтесь. Оперировать поздно, на лучевую и на химиотерапию тоже по какой-то причине не берут. Отправили под наблюдение районного онколога куда-то в область (больной не местный был). Ну, и говорит мне девушка:
— Доктор, я все понимаю, всяко в жизни бывает. И врачи – не боги. Дали ему два месяца. Вы пропишите ему хоть что-то, неважно что. Лишь бы он видел, что что-то для его лечения делается! А то он вовсе духом пал, прям хоть сейчас ложись да помирай!
А я-то был уже не тот, что пять лет назад. Обидно мне стало за свою науку. Я ей и говорю:
— Зачем же – «хоть что-то». Давайте попробуем реально помочь. Вылечить – наверное, не вылечим, однако ж притормозить болезнь авось и получится.
Ну, и назначил ее отцу курс трав, так, как это у меня уже повелось: и аконит, и сбор трав, и еще кое-какие настойки.
А мужичок-то, надо сказать, был из простых, тех, что «академиев не кончали», водочку любил, дымил, как паровоз. До двух пачек «Беломора» в день, это же надо, а?! Это при раке-то легких, да еще с облитерирующим атеросклерозом ног в довесок!!!
Короче, дал им трав на два месяца, да отпустил с богом в деревню. Без особой, кстати, надежды на скорую встречу.
Проходит два месяца, и опять вижу у себя на приеме ту молодую особу. Однако разница налицо, вернее, на лице – раньше-то все хмурилась, что и не мудрено. А нынче – глядите люди – улыбается! Ну, думаю, слава богу, отпустило болезного малость! Видать, еще покоптит небо, курилка!
И точно. Говорит мне эта женщина, так, мол, и так, отцу полегчало. Вес стал набирать, а то все худел, кожа да кости. В огороде что-то там ковыряется. А курить-то, все курит, вредитель, хоть и меньше, но пачку в день – вынь да положь.
Ну, я его за это отчитал, заочно, через дочкины уши. А она мне и говорит:
— Доктор, раз такое дело, два-то месяца уже прошло, а ему даже лучше стало. Так, может, нужно лечение-то продолжить?
И составили мы с ней курс уже на четыре месяца, которые и минули, как всегда, незаметно…
И что же я вижу? Того самого больного мужичка собственной персоной. В руках – пачка свежих исследований и анализов – только что от онколога из НИИ им. Петрова (есть у нас в Питере такой, самый лучший и главный институт по онкологическим больным).
Что больше всего меня поразило, так это наличие у больного контрольной, сделанной только что бронхоскопии. Дело в том, что это такое исследование, кто хоть раз проходил, второй раз по собственной воле не пойдет. А мужичок-то не только пошел, но, как оказалось, еще онколога целый час уламывал, чтобы ему сделали. Вот как ему захотелось свое хорошее самочувствие аппаратами и приборами подтвердить. Ну что ж, мне как врачу только в радость. Есть объективные данные, от чего в следующий раз отталкиваться.
В заключении по бронхоскопии онколог написал: «Стабилизация». Это термин такой есть, который означает, что опухоль по сравнению с предыдущим исследованием (а оно, напомню, было полгода назад) никак не изменилась, не выросла и не проникла в соседние ткани.
По опыту знаю, что при проведении химиотерапии рака легких, как заболевания весьма непростого в плане лечения и прогноза, коллеги-онкологи «стабилизации» радуются не на много меньше, чем «регрессу». А тут такое дело.
Контрольный рентген легких показал, что новых очагов не появилось. По УЗИ печень тоже чистая.
Больной смиренно принял от меня очередную взбучку за курение (он так и не бросил), взял еще трав и убрался восвояси.
Еще через год дочка позвонила мне и сообщила, что отец помер дома в деревне «от сердца».
Вот такой был случай, который мне хорошо запомнился. И запомнился он мне даже не потому, что был неплохой эффект лечения, такое уже случалось, а скорее из-за человека, которого пришлось лечить, и из-за обстоятельств дела.
А вот другой случай очень показательный, который характеризует сразу несколько разных аспектов: и то, как действуют травы на тяжелых больных, и то, как иногда чрезмерное удивление врача, инертность его мышления и привычка в суждениях играет с ним злую шутку, да и вообще, что есть для каждого человека своя судьба, от которой не уйдешь.
Дело было года три назад. Есть у меня в одной прибалтийской стране замечательная знакомая, хороший врач с нестандартным мышлением и просто очень добрый человек. В свое время мне посчастливилось довольно долго и с хорошим эффектом лечить по поводу хронического лимфолейкоза ее супруга, человека, которого я видел лишь однажды, но сразу же проникся к нему глубочайшим уважением. Это был настоящий кремень, мужчина, которых мало, и на которых хочется походить не только, пока ты молод.
Но речь не о нем. Будучи практикующим доктором, его супруга из самых искренних побуждений периодически посылает ко мне своих пациентов, если, не приведи бог, у них обнаруживается рак.
В тот раз было также. Больной раком обоих легких в очень запущенной форме, с поражением лимфоузлов, печени, костей скелета, находился под наблюдением онколога по месту жительства в этой самой прибалтийской стране. Как водится, до поры до времени прошел весь непременный онкологический ад и вышел к финишной прямой. Везти его ко мне в Питер было нельзя, поэтому мне прислали все его выписки, снимки и прочие медицинские документы. Увидев их, я почувствовал внутри знакомую тоску: по-простому говоря, ловить тут было нечего. Больной обречен. Терпеть не могу отказывать людям! Это все равно, что сказать: «Идите, ройте яму и сколачивайте домовину». Не зря в какой-то древней стране (а может это просто легенда?) горького вестника лишали жизни. Жить с таким грузом на душе бывает сложновато.
Я как мог мягко, начистоту ответил родственникам все, что думал по поводу больного. Решено было все-таки сделать, хотя бы и слабую, попытку помочь. Опять, как и в прошлом случае, родственник увез травы на два месяца.
Спустя должный срок звонит: «Мы такие-то и такие-то, пьем то-то и то-то. Больной жив, чувствует себя неплохо. Что делать дальше?».
Анализов, ясное дело, нет: больной тяжелый и бесперспективный. А прибалты, в отличие от нас, после развала Союза быстро склонились к западной системе медицинского обслуживания, где считают каждую копейку. Анализа крови не допросишься, не то что рентгена или МРТ!
Ну, нету анализов, и бог с ними. Давайте лечиться дальше. Смешал травы еще на полгода, с учетом оптимизма родных больного…
Прошло около года. Никаких вестей. А сам не звоню. Боюсь, знаете ли…
Тут приезжает моя знакомая-доктор, которая мне этого больного и «сосватала».
— Помер, — говорит, — Царство ему небесное.
Я, как водится, начинаю говорить что-то в духе, что, мол, этого следовало ожидать, что, мол, мы с вами всего лишь врачи, а не боги, и так далее, и тому подобное.
Она меня послушала – послушала, и говорит:
— А как умер-то, хотите узнать?
Ну, думаю, как умер известно, что тут узнавать. А сам вижу, что неспроста она меня спрашивает.
— Ну и как? — говорю.
А дело было так. У всех больных с запущенной формой рака есть повышение температуры тела. У кого больше, у кого меньше. У кого постоянное, у кого только по вечерам. Так и у моего больного, 37.3 – 37.7 к вечеру. А тут вдруг подскок до 39, самочувствие плохое, озноб и прочие «радости», весьма напоминающие грипп.
Вызывают доктора. Доктор осматривает и срочно увозит больного на допобследование. Делают все необходимые анализы и даже компьютерную томографию. Все раковые очаги находят либо сильно уменьшившимися, либо полностью отсутствующими.
Здесь, вероятно, лечащего врача посещает настолько сильное удивление, что он в дальнейшем ведет себя тактически неверно. Видя, что объем онкологического поражения значительно уменьшился, что само по себе удивительно, ведь больной не получал никакого лечения с их стороны, коллега так обрадовался, что недооценил тяжесть больного и с совершенно правильно установленным диагнозом «пневмония», дав больному рецепт на антибиотики, отправляет его лечиться домой. Где пациент погибает в ту же ночь. Нет бы подержать больного в палате интенсивной терапии денек – другой!
Уж не знаю зачем, а родственники настояли на вскрытии. И патологоанатом, как последняя инстанция диагностики, полностью подтверждает все: и то, что раковые поражения значительно регрессировали, и что больной погиб от пневмонии.
Любой онколог тут воскликнет: «Эка невидаль! Погиб от пневмонии». И будет прав, потому что в данном факте и правда нет ничего удивительного. Смерть от инфекционных осложнений, в данном случае от пневмонии, одна из самых частых у онкобольных, и стоит на втором месте после сердечно-сосудистых катастроф.
Удивительно другое. Насколько эффективной в противоопухолевом плане оказалась фитотерапия, да еще у такого тяжелого больного!
Вот так, из отдельных историй и случаев складывается сначала впечатление, а по мере того, как таких случаев становится больше, выкристаллизовывается подход к траволечению больных с тем или иным диагнозом.
